ЗМЕЯ (Алла Ярославцева). Змея и Птица.

Татьяне

 

   Это всего лишь скелет березовой ветки? Как ей удалось так похудеть?  

   Настойчиво, до ужаса настойчиво, как будто мало одного только серого неба, чтобы свести меня с ума. Не стучит, бьется. Колотится о стекло. Откуда в этой сухой хворостине столько сил? Если я чему в этой мерзкой коряге и завидую, так это весу. Сил у меня тоже много. Слишком даже. Я бы поделилась, да не с кем.  

   - Вы не представляете, насколько Вы сильны.

   - Да нет, почему же... Вполне.  

   - Вы - все! Вы, ничто?  

   Вы становитесь ничем, когда я вхожу в ваши жизни. Мне некогда осматриваться, да и незачем. Что в них хорошего, в ваших жизнях? Разметать все, порушить устоявшееся, побить никчемное прошлое, как пошлый чешский хрусталь, стереть все, что было ДО. Убить сожаления по тому, что было ДО. Не думать о ПОСЛЕ, жить СЕЙЧАС. Жить со мной. Мной. ТОЛЬКО мной.  

   Кто-то говорил НЕТ.  

   И это НЕТ, будь оно хоть из камня, постепенно, незаметно превращалось в  

   ДА такой крепости, что ни разбить, ни перелезть.  

   Она, Птица, держалась дольше всех.

   - У тебя когда-нибудь была женщина?

 

   Инчик.

   Инфантильная кукла, вечно сопящая от желания, готовая раздеть меня прямо в туалете. Я любила ее, как любят первую в жизни Барби. Я проводила пальцем по ее соску, улыбалась. Ей хватало.  

   - Не шевелись, я сама. Я все сама. Просто лежи, пожалуйста!  

 

   Саша.

   Кто из них трахал меня - она или ее гитара?  

   Она божественно играла, но не сумела извлечь из меня ни звука, а ведь гитара в ее лапках плакала, стонала, кончала...  

   - Я хочу тебя - нарисовать, спеть, сыграть! Я бездарность!

 

   И я ответила.

   - Женщин - нет.

   Это же правда.

 

   Светлое тело на синем поле.

   Это был совсем новый источник. Он сумел разбудить во мне жажду, и я припала к нему, присосалась, как голодная пиявка. Я не знала ее. И не хотела знать, меня ведь интересовал только родник у нее между ног. Зачем мне больше?  

   - Так не бывает. Это слишком, чтобы быть.

 

   Эти завитушки. Идиотские кудри, они ее портят, делают обычной, она не имеет права! Ненавижу их!

   Когда мне стало не все равно?  

   Она должна быть идеальной. Должна, и все тут, и, хоть тресни, ничего с этим не поделаешь. Иначе родник замутится, источник пересохнет, а я без него умру.

   Когда же он переместился из промежности куда-то выше? Когда взлетел облаком и

окутал ее, словно поплывший нимб? Что она сделала? Была такой, какая есть? Такой, как я хотела? Просто была?

 

   Так что же было-то?

   Факты не важны, они самая омерзительная ложь в жизни, потому что эту ложь можно проверить, у нее всегда есть свидетели. Она до отвращения неоспорима.

   Я любила ее?

   Да, конечно.

   Мое "конечно" буднично. Без дрожания в голосе, потому что ведь не плачем же мы в ответ на вопрос: любите ли вы есть? пить? спать? дышать?  Пожав плечами - "конечно".  

   Ревновала ли?

   Нет. Миллионы людей дышат воздухом.  

 

   Любила ли она?

   А черт ее знает. Я и не пыталась понять, не сдирала с нее покровы, чтобы прочесть на обнаженном лице все, что у нее внутри.  

   Я берегла ее от себя.  

   Я не хотела, чтобы Птица была Моей.  

 

   Она ненавидела жалость, я знала об этом. И жалела ее. Стерегла ее прошлое, растила будущее без меня. Мне хотелось, чтобы она летала. И я отводила глаза.  

   Она принимала это за нелюбовь. Равнодушие и холодность. Эгоизм. Много слов, за которыми я спрятала свое желание оставить ее свободной. Это была игра в поддавки.  

   Я любила ее - и многих.  

   Но она, она была мне необходима.  

   - Я так рада, что мы вместе?

 

   Мелочи вдруг стали иметь значение.  

   Ее вздох приобрел масштабы урагана. Заваренный ею чай я пила как причастие. Я делала никакое лицо, а случайно прорвавшуюся нежность тут же затирала небрежностью жеста.

   Я знала, ну знала же, что все будет как всегда!

   Я не имела права на "как всегда", она стала слишком дорога мне. Если разбить ее, скомкать, - она станет другой. Мое кривое лекало сделает ее просто куклой с невинно-порочной грудью. Еще одной Барби, грубо сляпанной из моих амбиций и всеобъемлющего равнодушия.  

   Нет, стерва, гадина, я не позволю тебе.

 

   - Я стала думать, как ты. Жить твоими чувствами. Я больше не я? Меня словно и нет.

   Это почти убийство.

   Ее тело лежит на кровати, глаза в потолок. Гадина, все-таки сделала это. Зачем? И как?  

   Как?

   Ведь я так старалась сохранить ее.

   Я готова была всю жизнь умирать от нестерпимой жажды, лишь бы Птица осталась

Птицей. А она вот лежит полуживым трупиком, и есть только один способ вернуть ей

жизнь. Выкинуть в небо. Может, она вспомнит радость полета?  

 

   Она вспомнит.  

   Небо для нее важнее, чем я. Пока еще важнее.  

   Я лишилась своего родника, ключа, из которого била радость. Я найду другой источник. Но эта? эта останется свободной. И тут уж я пойду до конца. Я больше не открою ей окно.  

 

   Сломать, что ли, эту чертову ветку?

 

   Чтобы Моей Птице некуда было сесть, если вздумает вернуться? Двоих-то мне уж точно не вынести. Сил не хватит.

 

 

[Back to all] [Home]

Mort Esteem Gallery®2000